Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели - Наталья Менжунова

Что будет в противном случае, слышали только куры, потому что примчался запыхавшийся Бобрик и срочно позвал Эму в огород собирать урожай. В огороде уже вовсю возился виноватый дед Авоська. Он перекинул пса Тараса через забор на капустную грядку, перелез сам и упрямо сопел, помогая бабе Мане выкапывать картошку. Баба Маня тоже помалкивала. Галка с бобренком срезали подсолнухи и переглядывались. Один только пес Тарас повизгивал, отмахиваясь от назойливых мух.

Вскоре Эму надоела однообразная собачья песня, от которой поламывало клюв, он стянул с торчащего на грядке пугала старую шапку, сбегал во двор и через некоторое время вернулся с привязанными к ней на ниточках пробками.

Эму протянул шапку Тарасу. Пес не понял и заподозрил подвох.

— У нас такие шапки на каждом углу продаются. Идет человек, голова качается, пробки мух отгоняют, — пояснил страус.

— Бери, Тарас, — прервала «обет молчания» баба Маня. — Вещь полезная.

Пес вопросительно глянул на деда Авоську.

— Бери, бери, — подбодрила хозяйка. — Не бойся. Что мы, звери какие, что ли… — И водрузила на тыквенную голову пугала взамен шапки пластиковый пакет с полустертой надписью «Электроник-с».

Через пару минут пес вихрем носился по огороду с шапкой на голове, побрякивал пробками и визжал еще громче прежнего, только уже от радости. Дед Авоська одобрительно покрякивал, глядя на обновку, а у Эму от визга закладывало уши.

Между тем и рыжий Кенг проснулся от легкой боли в ухе.

Источником боли оказался не собачий визг, доносившийся из огорода. Рядом с Кенгом, свернувшись калачиком, посапывал Лени, засунув в рот Кенгово ухо и пожевывая во сне. Кенг осторожно высвободился и спустил огромные ступни на пол.

— Do you think that’s a fair go? — Спросил он себя, что означало: «Ты думаешь, все будет нормально?»

Затем он подошел к зеркалу и иронично взглянул на свое отражение:

— G, day mate, how are you going?

Лени во сне промямлил:

— Хорошо, — и перевернулся на другой бок.

Ведь слова Кенга на русском звучали бы так: «Привет, приятель, как дела?»

Кенгуру потер помятое ухо, жадными глотками опустошил ковш воды и выглянул через окно в огород.

А там дед Авоська, баба Маня, Эму, пес Тарас, Галка и Бобрик тянули репу. Репа выросла на удивление огромной, листья торчали над землей метра на два, и выдернуть ее из грядки было не так-то просто. Дед Авоська, баба Маня и их помощники, уцепившись друг за друга, раскачивались туда-сюда. Репа ни с места.

Петух ходил кругами и с упоением командовал:

— И-рраз! И-два! И-рраз! И-два! Эй, бройлер, дергай сильнее! Это тебе не конем в шахматах ходить! И-рраз! И-два! Е-три! — Е-пять!

Дед Авоська предложил передохнуть, но петух заорал:

— Полдня здесь торчим! У меня куры во дворе без присмотра!

Тут Галка указала петуху на направляющегося к ним Кенга:

— И не жаль тебе глотку драть? Сейчас все сделаем. Вон «мышь» идет.

Увидев исполинскую «мышь», петух посторонился, а Кенг подошел к репе и, покосившись на Авоську, отставил бабу Маню в сторонку. Поплевав на ладони, он несколько раз вдохнул-выдохнул и взялся за репкину ботву.

Дед Авоська поколебался, но ухватился за Кенга. Тогда и Эму взялся за Авоську покрепче. Пес Тарас, сдвинув шапку на затылок, вцепился в Эму, Бобрик за Тараса, а Галка за Бобрика. Петух упер крылья в бока и взирал на происходящее исподлобья. Кенг поднатужился да ка-а-ак дернет! Выстрелив комьями земли, репа с хрустом и треском вылетела из грядки. Вереница не удержалась на ногах и упала. Все не сводили глаз с желтой репы сказочно гигантских размеров.

— А я что говорил?! — торжествующе воскликнул бобренок. — У нас что грибы, что репки! С петухами, правда, не очень повезло… Мелковаты.

Петух насупился, но промолчал, решив больше не испытывать судьбу. Он был, вообще-то, не дурак, и понимал, что если с обходительным Эму у него номер прошел, то с силачом Кенгом лучше не шутить. Поэтому петух удалился, сославшись на дела.

В небе послышался прощальный крик журавлей. Сидя на земле, вся огородная команда задрала головы. Журавлиная стая улетала на юг. От клина отделилась одинокая птица и стала опускаться на землю. Эму сразу узнал в ней журавушку и, не отрывая взгляда, подскочил с грядки.

— Летим с нами, — позвала его приземлившаяся журавлиха.

— Страусы не умеют летать, — грустно напомнил Эму.

— Можно попробовать, — предложила журавлиха.

— Я не могу, — помолчав, сказал Эму, — я не один…

Журавлиха поняла, что благородство не позволило бы Эму бросить Кенга и Лени, даже если бы он и умел летать. И от этого он нравился ей еще больше.

— Мы каждый год прилетаем сюда, в Ложкаревку, — сказала на прощание журавлиха. — И если ты когда-нибудь снова появишься здесь…

Она не договорила. Одна часть ее сердца хотела, чтобы этот рыжий остался в Ложкаревке навсегда, а другая кричала о несправедливости случившегося. Эта часть сердца желала ему поскорее оказаться дома, на родине. Поэтому журавлиха не смогла закончить фразу. Она поднялась в воздух, сделала круг над огородом, уронила к ногам Эму перо и полетела за клином журавлей. Вскоре птица превратилась в точку, а потом и вовсе слилась со стаей.

Эму хорошо понял, о чем не договорила журавушка. Он бросился на землю, ритмично забил крыльями и, запрокинув голову, стал биться затылком о собственную спину. Он рычал подобно льву, и его бас поднимался к небу вслед улетевшей стае. Но звук его голоса уже не мог догнать исчезнувший клин, и через некоторое время Эму затих.

Растроганная баба Маня украдкой смахнула слезинку и ушла в дом — проверить, «как там Лени».

— Смотри-ка ты, — вздохнул дед Авоська, усаживаясь на ступеньку крыльца, — прямо как у людей. В каждом теле душа трепещется…

Дед был поражен в самое сердце, ведь он тоже ухаживал за бабой Маней, а потому понимал страуса как никто другой.

Он кашлянул и удивился сам себе:

— Чего-то я стал слишком сентиментальный… Старею, что ли?

Дед долго еще сидел на крыльце у бабы Мани, пока небо не потемнело, и на нем не высыпали звезды — как утверждал Эму, вверх ногами. В воздухе плавал густой смешанный запах яблок и сена.

Глава 9. «АВОСЬ, МЕСТА ХВАТИТ»

Едва забрезжил рассвет, как баба Маня нагнала деда Авоську на дороге к железнодорожной платформе.

— Аво-о-ська! — запыхавшись, закричала она. — Ты куда?!

Авоська затравленно оглянулся и прибавил шагу.

… Когда Галка сообщила бабе Мане, что Авоська пошел к электричкам, та спросила:

— В кроссовках?

— Чего, баб Мань?

— Ну, ты не заметила, в чем он пошел: в сапогах или в кроссовках?

Галка наморщила лоб и сообразила:

— Точно! В кроссовках!

У бабы Мани екнуло сердце, она подхватилась и — к двери:

— Не иначе как в город первой электричкой собрался! Боюсь, Галь, как бы он не удумал самолично привести во двор этих звероловов.

И теперь она бежала к платформе, теряя по дороге тапки и переживая, что не успеет.

Дед Авоська не ожидал от бабы Мани такой прыти, он заметался по платформе в поисках укрытия, потом перешел на галоп. Да где укроешься на полустанке, на котором кроме деда других пассажиров-то и нет. Не за синей же табличкой с белыми буквами «Ложкаревка». Баба Маня, перегородив Авоське дорогу, вновь спросила, глядя в упор:

— Так ты куда?

Авоська почувствовал в ее голосе легкую угрозу и понял, что не сойти ему с этого места, пока не признается. И он решился сказать правду.

— Я это… в город, — замялся дед. — Деньги вернуть.

Баба Маня все еще смотрела на него с недоверием, и тогда он договорил:

— Слышь, Мань, я чего тут подумал… Не будем их продавать. А пускай здесь живут. Авось, места хватит… Вон и журавли улетели…

— А что ж от меня тогда бежал без оглядки? — изумилась баба Маня. — Слов таких, человеческих, застыдился, что ли?

— Сам не знаю, — смущенно пожал плечами Авоська. — Сюрпризом хотел…

— Тогда я тебя провожу, — смягчилась баба Маня, усаживаясь на скамейку и переводя дух. А когда за поворотом загудела электричка, напутствовала: — Ты вот что, Авоська. На обратном пути зайди в аптеку и купи килограммов пять листьев эвкалипта. Они в коробках продаются. Так ты побольше накупи.

— А это еще зачем? — не понял Авоська.

— Лени к фикусу моему подбирается. Ему ведь, когда не спит, все время есть хочется. Э-э-э, а еще книжки читаешь. — Баба Маня постучала Авоську по лбу. — Коала только листьями эвкалиптов питаются. Боюсь, как бы ни съел чего вредного. Да! Заодно книгу купи, «Животные Австралии». Про болезни разные и привычки. Пусть будет на всякий случай. Зима долгая.

Двери электрички гулко захлопнулись, поезд вильнул хвостом, увозя сияющего деда Авоську в город, и колеса дробно застучали по рельсам: